Если главный герой «Соти» Увадьев – «битюг революции», ее чернорабочий, идущий напролом к своей цели, то исполняющий эту роль во втором романе 30-х годов Скутаревский – «генштабист индустриализации», профессор-энергетик дореволюционной еще выделки, фанатически преданный осенившей его однажды идее. При разности масштабов их личностей, задач, что они ставят себе, Увадьева и Скутаревского объединяет общий принцип жизни:
«Полет, вот естественное состоянье человека, все остальное – лишь кощунственное отступление от нормы» (2, т. 5, стр. 96).
Главные герои всех леоновских романов 30-х годов исповедуют его; с последним такого типа персонажем читатель познакомится в романе «Дорога на Океан».
Начальник политотдела Волго-Ревизанской железной дороги Курилов среди всеобщей разрухи у себя в стране тоже лелеет мечту – о мировой революции, о «последнем и решительном» бое между Федерацией и «полосатыми», когда уже «не дарованием полководцев, а идейной закалкой сражающихся масс» будет решаться вопрос о победе. Автор с уважением относится к мечте Увадьева, с восхищением – к мечте Скутаревского и с изрядной долей скептицизма – к куриловской. В «Дороге на Океан» он вступает напрямую в полемику со своим героем, заявляя, что «тридцать шесть миллионов людей, единовременно поражающих друг друга, не могут стать предметом восхищения ни историка, ни поэта» (2, т. 6, стр. 270).
Тем не менее все они – дерзновенные незаурядные личности, люди полета, и, казалось бы, имеют право увидеть свою мечту реализованной. Ведь во власти автора даровать успех достойному его. Но не завершается победным апофеозом ни «Соть», ни «Скутаревский», а цель Курилова вообще из области футурологии. Они живут, отвергая или откладывая на потом обыденное, повседневное ради торжества своего дела, своей науки или некоей абстракции вроде победы мировой революции. Они радеют за счастье всего народа, человечества даже, но не умеют построить свое счастье. Почему их труд во имя мечты, во имя будущего не дает им «права на радость» сейчас? Ответ Курилова Лизе в том духе, что только творчество дает такое право, а таковым будет всякий труд только завтра
(2, т. 6, стр. 284), мало того, что неубедителен – страдает противоречием. Разве не творчество – созидать будущее?
Но в данном случае Курилов не противоречит сам себе. Увадьев и Скутаревский – «люди горы», замахнулись на дела поистине грандиозные, рвутся немедленно мечту воплотить в жизнь. Она, жизнь, корректирует их порывы довольно безжалостно, испытывая силу их веры. Но они и не подумывают о спуске в уютную долину повседневного обыденного упорства работы. Для них мечта – стимул, мотивация к творческой работе именно сейчас. Иное дело – Курилов. Он не может уйти от сиюминутных забот по восстановлению хотя бы нормальной работы вконец разваленного хозяйства Волго-Ревизанской железной дороги, начальником политотдела которой он назначен. Он вынужден заниматься рутинной деятельностью, в которой ни грана творчества, полета мысли, он «осуществляет не мечту, а железную необходимость» (2, т. 6, стр. 110). И компенсацией, возмещением ему за эту неяркую повседневность – его мечты о мировой революции.
Герои трех романов, опубликованных в первой половине
30-х годов, – люди высоты, не многим доступной, но они – уходящее поколение. В романе «Дорога на Океан» есть глава, рассказывающая о встрече старых друзей по революционному подполью и гражданской войне, пафосная и грустная одновременно, лучше всего характеризующая авторское отношение к подобному типу героя – строителя новой жизни. Это и романтически-возвышенная ода и печально-торжественный реквием поколению, «пронизанному стальным стержнем и прошитому черной смоленой дратвой», не без горечи сознающему, что «мир – это двигатель, работающий на молодости» (2, т. 6, стр. 103). С идущим им на смену поколением они чаще всего и не находят полного взаимопонимания. Пока их авторитет первостроителей нового мира поддерживают стальная воля, целеустремленность да сознательная жертва сегодняшним во имя будущего. Но именно последнее не хотят принимать как должное их молодые оппоненты. Прозревающие, что за разговорами о жертвенном долге во имя будущего не скрывается ли равнодушие и безразличие к конкретному человеку и его сегодняшней жизни. И это не традиционный в литературе конфликт отцов и детей – у Леонова они единомышленники, смотрят в одном направлении, но расходятся в вопросах тактики.
«Битюги революции», «генштабисты индустриализации» у Леонова монументальны, убедительны психологически, их претензии на роль локомотивов эпохи вполне обоснованны. Но отчего тогда ни одного из них писатель не приводит к успеху даже в пределах тех ведомств, что они возглавляют? С одной стороны, писатель-философ понимает, что строительство нового общества – процесс противоречивый, трудный, а главное – не в пределах жизни одного поколения. А с другой – «священнейшая идея человечества, его мечта о золотом веке держала генеральный экзамен на зрелость»
(3, т. 2, стр. 198). Успех или неуспех этого экзамена не столько от самой идеи, сколько от людей, ее претворяющих в жизнь, зависит, но от избранных ими путей и средств к ее реализации.
