Свой трудовой путь Миллер начинал в телеграфной компании, тогда же начал и писать И когда босс, узнав о творческой активности своего сотрудника, небрежно бросил, что новолуние, наверное, беспокоят лавры Горацио Олжера, автора популярных и чрезвычайно сентиментальных историй о том, как все в Америке оказывает содействие тем, кто активно стремится к богатству, итак, к счастью, Генри Миллер пообещал: «Я дам вам Горацио Олжера таким, которым он стал на второй день после Апокалипсису...» «Он стремился писать так. Лишь бы вытеснить Горацио Олжера с сознания северных американцев».
«Черная весна»— авторские воспоминания о детстве и юношеских годах, «Тропике Козерога» — о ранней нью-йоркской фазе жизни. В «Тропике Рака «речь идет о парижских годах. Написанная от первого лица предельно искренняя, откровенная, нервная и напряженная исповедь бедного писателя-начинающего, наделенного не только интеллектом, а и убежденного (как любой типичный американец) потому, что «непристойно — это инерция». Америка существует в его воспоминаниях как страна, затопленная прагматизмом и меркантилизмом. Впрочем, околица деятельности героя-рассказчика в Париже очень ограниченная ( время от времени уроки языка), преимущественно разнообразная, часто болезненная, суетная, истерическая самореализация на этапе самопознания в привлекательном, но чужом мире, — то, что и выливается в сексуальную гиперактивность.
Не чужой, а органический для героя мир культуры. (К лучшим произведениям Г. Миллера принадлежит его очерк об А. Рембо). Г. Пруст, А. Стриндберг, Т. Манн, Ф. Достоевский, Дж. Конрад, Л. Толстой, В. Витмен, Ф. Ницше, Т. С. Елиот, Дж. Джойс... — вот настоящий «контекст», в котором свободно дышит рассказчик. Раскованное, ироническое, даже подчеркнуто сосредоточенное на ненормативном, и вдобавок гипертрофированном опыте искусство Миллера вместе с тем подчеркнуто элитарное, поскольку строится на развесистом культурологическом грунте, через аллюзии, открытые и скрытые цитаты, ассоциации активизирует культурный багаж читателя. Контрастируя с представленным пластом реальности, этот дискурс создает оригинальный, поливариативный интертекст, приближая произведения Миллера к постмодернизму. Итак, не удивительно, что они привлекали внимание «битников» — послевоенной генерации американских интеллектуалов.
Молодые интеллектуалы взбунтовались против «корсетной» постелиотивськои литературы, культуры; конформистской идеологии, морали. Они ринулись в водоворот «жизнь», ничем не ограниченного, не регламентированного, разгульного и бесцельного. Время, пространство, форма и способ существования — все стало экзистенциальным, т.е. существующим в пределах собственной личности и ощущение. Общность была только добровольной, мгновенной, вызванной расположением духа, прихотью, физиологической потребностью. Оргии, неистовая езда дорогами Америки — так это выглядело извне. Но, же не забываем, это была — на первых этапах — компания большей частью интеллектуалов. В поисках новой философии, которая бы оказывала содействие освобождению, самореализации личности, прибавляла сил противостоять государству и утверждала смысл бытия, «битники» обращались к дзен-буддизму, антикам, американским трансценденталистов. И вместе с тем — к современным музыкальным ритмам. Битники неотрывные от джазовой музыки (вспомним элисоновскую теорию джаза как демократической структуры).
Само направление поиска указывает на то, что битники стремились отмежеваться от политики, общества, государства, ее норм, недостатков, преступлений. Как констатировал тогда один из бывших «левых» Ирвинґ Хау, «битники» «страдают от психического и социального беспорядка, и они имеют на это право, поскольку в американской жизни есть много такого, что наносит боли». И. Хассан трактовал восстание «битников» как протест против тоталитарности государства. А Миллер указал, по сути: они хотят оградиться от Америки атомной бомбы, страны бизнеса и стандартизации.
