Ярким примером тяготения Лермонтова к реалистическим мотивам является его очерк "Кавказец" (1841 г.). Опубликование его предполагалось в альманахе "Наши", вышедшем в октябре 1841 г. Однако очерк не появился ни в этом альманахе, ни в "Иллюстрации", извещавшей своих читателей о том, что "Кавказец" появится на ее страницах в 1848 г. По-видимому, очерк не был напечатан из-за цензурных притеснений. Рукопись его пока не обнаружена. Копия была найдена Н. О. Лернером и опубликована в 1929 году.
Тематически "Кавказец" близок к "Герою нашего времени". Кавказские офицеры были хорошо знакомы Лермонтову; они выступали и в названном романе, и в "Валерике". Лаконичность и простота изложения, типичные для "Бэлы", "Максима Максимыча", "Фаталиста", "Валерика", нашли яркое выражение и в "Кавказце".
Этот очерк метко осмеивает офицеров, стремившихся на Кавказ из-за чинов, мечтавших о прекрасных казачках, черкешенках и восторгавшихся повестями Марлинского. Знакомясь с суровой повседневной служебной жизнью на Кавказе, они стареют; "грудь увешана крестами, а чины нейдут". Им хорошо известен быт горцев, они подражают им в костюме, обзаводятся настоящим кавказским оружием. "Но годы бегут, кавказцу уже 40 лет, ему хочется домой, и если он не ранен, то поступает иногда таким образом: во время перестрелки кладет голову за камень, а ноги выставляет на пенсион; это выражение там освящено обычаем". Он возвращается домой "и кончает дни свои в какой-нибудь крепости, где жена предохраняет его от гибельной для русского человека привычки". Кавказцы не настоящие больше кавказцы душою, чем телом: они занимаются археологическими открытиями, говорят о пользе торговли с горцами, об их покорении и образовании; послужив в Закавказьи несколько лет, такой кавказец обыкновенно возвращается в Россию "с чином и красным носом".
Весь очерк выдержан в сатирическом духе; это подчеркивается такими выражениями, как, например, следующие: "отправлен туда (т. е. на Кавказ) на казенный счет с большими надеждами и маленькими чемоданами", "достал мохнатую шапку и черкесскую плеть на ямщика", "дорого заплатил за дрянной кинжал", "он думает поймать руками десятка два горцев, ему снятся страшные битвы, реки крови и генеральские эполеты", "легонько маракует по-татарски", "отставной герой позволяет себе прихвастнуть, выдумать небылицу", "обыкновенно возвращается в Россию с чином и с красным носом" и т. п. Вполне понятно, что и по содержанию, и по стилю такое произведение должно было возбудить недовольство цензурного начальства.
Тип "настоящего" старого кавказца дается автором во всесторонней обрисовке. Отмечая слабости и смешные стороны людей такой категории, Лермонтов указывает и привлекательные черты этого "полурусского, полуазиатского" существа. Он указывает, что кавказские ветераны дружат с мирными горцами, посещают их аулы; они любят простую жизнь, интересуются горской народной поэзией, изучают обычаи горцев. Лермонтов вводит характерные местные выражения: "шашка — настоящая гурда, кинжал — старый базалай... лошадь — чистый шаллох". Отметим, что лошади завода Шалоха (в Малой Кабарде) издавна славились на Северном Кавказе.
Интерес Лермонтова к прозе в последние годы возрастал. У молодого писателя зрели новые большие замыслы. По авторитетному свидетельству Белинского, Лермонтов собирался написать цикл романов...
"Уже кипучая его натура начала устраиваться, в душе пробуждалась жажда труда и деятельности, а орлиный взор спокойнее стал вглядываться в глубь жизни. Уже затевал он в уме, утомленном суетой жизни, создания зрелые; он сам говорил нам, что замыслил написать романтическую трилогию, три романа из трех эпох жизни русского общества (века Екатерины II, Александра I и настоящего времени), имеющие между собой связь и некоторое единство, по примеру Куперовской тетралогии, начинающейся "Последним из Могикан", продолжающейся "Путеводителем в пустыне" и "Пионерами" и оканчивающейся "Степями".
